talar du om varg, då kommer han
Пока я валялась с гриппом, у меня пару раз был самый настоящий бред. Что-то вроде очень явственных снов, но не совсем во сне.
В первый раз я видела что-то вроде восстания женшин в платьях викторианской эпохи (Диккенса днем листала), отчетливо помню, что женщин было сначала 27, а потом стало 56. Они спускались в пустой каменный бассейн, как в "Жертвоприношении", это был вход в другой мир. Смысл этих ныряний был, кажется в том, чтобы собрать в мире ином как можно больше единомышленников и разобраться с гендерной несправедливостью в мире этом.
А второй раз была очень связная история. Я видела большой пустой старинный дом, с огромными нестеклеными окнами, гулкими залами в зеркалах и широкой мраморной лестницей со стертыми ступенями. Я сидела в углу одного из залов и печатала на компьютере, забравшись с ногами на кресло. А по лестнице поднималась высокая хрупкая брюнетка в коротком платье с геометрическим рисунком и прической в стиле 60-х (Мэри Куант, точно, я ее пыталась скрестить с коктейлем). По краям лестницы стояли прозрачные манекены, задрапированные в грубую белую ткань со скупой, но очень яркой вышивкой. Звучала негромкая музыка, и было слышно, как шипит заезженная пленка в магнитофоне. Брюнетка поднималась по лестнице, трогала драпировки, двигалась в такт музыке, поправляла волосы, смотрелась в зеркала, напевала. Но стоило мне на секунду перестать печатать, как она замирала, словно в стоп-кадре. Я не управляла ею, это тоже была я. И мне было очень интересно, что будет, когда она поднимется туда, где я сижу.
Тут, конечно, ноги росли из Хёга и книжки по психиатрии. Как скушно, когда даже бред приходится черпать из книг.
В первый раз я видела что-то вроде восстания женшин в платьях викторианской эпохи (Диккенса днем листала), отчетливо помню, что женщин было сначала 27, а потом стало 56. Они спускались в пустой каменный бассейн, как в "Жертвоприношении", это был вход в другой мир. Смысл этих ныряний был, кажется в том, чтобы собрать в мире ином как можно больше единомышленников и разобраться с гендерной несправедливостью в мире этом.
А второй раз была очень связная история. Я видела большой пустой старинный дом, с огромными нестеклеными окнами, гулкими залами в зеркалах и широкой мраморной лестницей со стертыми ступенями. Я сидела в углу одного из залов и печатала на компьютере, забравшись с ногами на кресло. А по лестнице поднималась высокая хрупкая брюнетка в коротком платье с геометрическим рисунком и прической в стиле 60-х (Мэри Куант, точно, я ее пыталась скрестить с коктейлем). По краям лестницы стояли прозрачные манекены, задрапированные в грубую белую ткань со скупой, но очень яркой вышивкой. Звучала негромкая музыка, и было слышно, как шипит заезженная пленка в магнитофоне. Брюнетка поднималась по лестнице, трогала драпировки, двигалась в такт музыке, поправляла волосы, смотрелась в зеркала, напевала. Но стоило мне на секунду перестать печатать, как она замирала, словно в стоп-кадре. Я не управляла ею, это тоже была я. И мне было очень интересно, что будет, когда она поднимется туда, где я сижу.
Тут, конечно, ноги росли из Хёга и книжки по психиатрии. Как скушно, когда даже бред приходится черпать из книг.